— Да, да, и я тоже!
— И потом, что за обед нам дают! Бобы, бобы и бобы. Каша, каша и каша! Или кисель… что может быть противнее киселя? Графиня Стэлла права. Здесь жить решительно невозможно! — возмущалась толстенькая розовая девочка лет десяти.
— И почему так рано нам велели съехаться?
— Еще только десятое августа, а у нас уже начались классы, — возмущалась черненькая толстушка.
— Девочки, кто взял мой мячик? Отдайте мне мой мячик! — кричала девочка, которой на вид было лет шесть и которую все без исключения любили в пансионе и баловали напропалую.
— Кто взял мячик малютки? — закричала некрасивая, но бойкая девочка, Фимочка Ярош, или Ярышка, как ее называли в пансионе.
— Хоть бы что-нибудь случилось, что ли! Хоть бы пожар или крыша свалилась! — тянула белокурая красавица недовольно, — все-таки происшествие в нашей скучной жизни.
— Графине Стэлле скучно, потому что ей нечего делать! — выскочила вперед смуглая черноволосая девочка, похожая на цыганку, с большим горбом за плечами. — Графиня Стэлла — лентяйка!
— Молчи! Как смеешь ты говорить дерзости мне! — произнесла красавица с белокурыми косами.
— Ах, ваша светлость, простите великодушно! Я хотела только сказать, что ваша светлость не находит подходящего для своего графского достоинства дела! — кривлялась горбунья.
— Молчать! — прикрикнула та, которую звали графиней Стэллой, хотя она была вовсе не графиней, а просто Степанидой Ивановой, а прозвали ее так в насмешку — за ее чванство и гордый нрав.
Неизвестно чем бы кончилась эта ссора, если бы в комнату не вошла надзирательница, которую звали Настасьей Аполлоновной, а пансионерки прозвали совою — за ее выпученные круглые глаза.
— Дети, не шумите! Директор приехал! — сообщила она испуганно.
— Сова — хищная птица! — раздался бойкий, веселый выкрик.
— Она не спит по ночам, — вторил другой голос.
— И ест всякую падаль, — подвизгивал чей-то тоненький голосок.
— Вроде пансионерского жаркого! — выкрикнул кто-то.
И все пансионерки разразились громким смехом.
— Что такое? Что такое? — недоумевала надзирательница, не подозревавшая, что все эти слова относились к ней.
— Настасья Аполлоновна, — подскочила к ней Ярышка, глядя прямо в глаза своей наставнице, — а вы любите сов? — и тотчас же добавила залпом: — А я их терпеть не могу: глупая и безобразная птица.
— И я! — вторила ей горбунья.
— И я! И я! — кричали со всех сторон девочки.
— Тише! — стараясь заглушить голоса детей, крикнула Настасья Аполлоновна, — сию минуту тише! Или я пожалуюсь господину Орлику.
Это была нешуточная угроза. Орлика боялись даже самые бесстрашные из пансионерок. Всегда изысканно вежливый, он никогда не бранил девочек, но зато был неумолимо строг и наказывал вверенных ему воспитанниц за малейший проступок.
Девочки после этой угрозы сразу присмирели — и вовремя, потому что в эту минуту в зал вошел знакомый уже читателю высокий, худой господин, ведя за руку маленькую девочку, в которой нетрудно было узнать проказницу Тасю.
Пансионерки сделали низкий реверанс директору и во все глаза смотрели на новенькую.
— Барышни! — произнес г-н Орлик, — я привел вам новую воспитанницу, m-lle Татьяну Стогунцеву. Прошу любить и жаловать. Маргарита Вронская, вы, как самая старшая из девочек, возьмите новенькую под свое покровительство. Надеюсь, вы поможете приучить ее к нашим требованиям и порядкам. А теперь я пойду отдохну с дороги, а вы познакомьтесь с вашей новой подругой, барышни, и расскажите ей правила пансиона.
Едва только успел окончить эту небольшую, но весьма внушительную речь директор, как позади девочек послышался звонкий голос, выкрикнувший особенно задорно:
— Спокойной ночи!
Орлик оглядел девочек, перебегая взглядом с одного лица на другое, и вдруг поднял руку, указывая ею на одну из пансионерок.
— М-lle Васильева, — произнес он со своим обычным спокойствием, — вы пожелали мне спокойной ночи в два часа дня. Так как вы не в меру любезны сегодня и несвоевременно высказываете ваши пожелания, то уж будьте любезны до конца и потрудитесь покараулить меня у дверей моей комнаты и проследить, чтобы эти девицы не шумели и дали мне хорошенько отдохнуть с дороги!
Васильева, или Котошка, как ее называли подруги, знала, что директор проспит очень долго и что ей придется часа три или четыре пробыть на часах у его дверей. Это было нелегкое наказание — стоять на часах, когда другие девочки бегали и играли в зале.
Бедная Котошка не посмела ослушаться своего начальника и молча последовала за ним, низко наклонив свою повинную голову.
Лишь только шаги Орлика затихли, девочки разом засуетились, зашумели и со всех сторон обступили Тасю.
— Вы издалека приехали? — кричала одна.
— А вы не сирота? — вторила ей другая.
— У вас есть мама? — перекрикивала четвертая.
— А братья?
— А сестры?
— А вы пшенную кашу с тыквой любите?
— У нас без нее дня прожить не могут, без этой глупой каши.
— Что ж вы молчите?
— Или вы немая?.. Она немая, господа, — громче всех кричала Ярош, влезая на стул подле Таси и срывая шляпу с головы новенькой.
Тася, смутившаяся было в первую минуту от присутствия стольких девочек, разом пришла в себя, рассерженная внезапной выходкой Фимочки.
— И совсем я не немая! — сказала она, зле поблескивая на девочек своими черными глазками. — Оставь мою шляпу! — окончательно рассердившись, прикрикнула она на Фимочку.